Крылья для ангела - Страница 3

Но самым путевым было то, что ни жена, ни дочь не ругались. Обе как-то притихли, когда он вытянул ноги. И смотрели изучающе. Лишь сын прокомментировал:

– Ну, пап, ты даешь!

И это было почти так же здорово, как летать. Хотя и совсем из другой оперы.

* * *

Сказавшись на работе больным и оставшись дома, провалявшись на диване пару часов, Чулков понял, что обдумывает один непростой вопрос – почему все это выпало именно ему?

Ну да, он был нетрезв. Но ведь это не повод, чтобы награждать его крыльями? А то, что это было наградой и никак иначе, сомнений не вызывало. Шутка ли – первый человек, который научился летать сам по себе!

В общем, по зрелому размышлению, Чулков решил, что все было правильно. Ему всегда очень хотелось лететь, он даже чуть было в авиационное училище не поступил, если бы не зрение. Да и «Чайку Джонатан Ливингстон» Ричарда Баха читал раз пятьдесят. И про разные этапы развития авиации собрал чуть не целую библиотеку. А потому, например, знал, что еще в конце гражданской на юге у нас образовался летчик по фамилии Чулков, который начинал летать еще на «Вуазене» и бомбил французские броненосцы под Новороссийском. О нем потом кто-то очень толковые рассказы написал. Вот только имя автора Чулков не знал, потому что книжка была без обложки, может, автор был репрессирован, и его произведения изъяли… Жаль, что он был не родственник, хотя бы и дальний.

Когда раздался звонок в дверь, Чулков подремывал, утомившись размышлениями. Дверь отрыла жена, которая, потрясенная полетом мужа над их двором, тоже решила не оставлять его одного – вдруг еще что-нибудь удумает. Потом в прихожей послышался ее голос, мягкий, воркующий, какого сам Чулков давно не удостаивался. И когда он уже заинтересовался тем, что же там происходило, в комнату ввалились с кинокамерой какие-то люди. На кинокамете были три буквы – НТВ. Жена шуршала своим лучшим халатом, который почему-то оказался на ней, а дочь воинственно постреливала глазками.

И тогда Чулков разом понял, что пропал.

* * *

Контракт был очень солидным – гонорар, проценты за прокат фильма о нем, и прочее… Жена стояла рядышком уже в шубе, почему-то Чулкову день казался очень холодным, а он и не заметил, что все лето жена с дочерью проспорили с фирмачами о его первом «заказном» полете.

Дочь не отходила от какого-то нового типа в кожанной куртке, который ей, похоже, нравится, и который просил называть себя Гошей. Должность у него звучала вполне обыденно – администратор. Он утверждал, что когда-то работал в цирке. Это Чулкову нравится, он вообще цирк любит, только стесняется признаться. А вот жене это было не по нраву, она почему-то решила, что если парень из цирка, значит дурачек. А Чулков считал, что в цирке нужно куда больше ума иметь, чем в этой Российской Думе, там артисты своими жизнями за дурость расплачивались, а в Думе, похоже, никто и ничем.

Сначала перелет задумали с замахом – со Спасской башни на храм Василия Блаженного, но на Храме не нашлось места для посадки. Да и Гоша не сумел договориться об аренде Спасской башни, уж очень много запросили. Пришлось прыгать из Царской башенки и, как было оговорено, лететь до Мавзолея. На Царскую башенку жена согласилась с трудом, хотя Чулкову эта идея очень нравилась, он давно хотел на ней побывать, к тому же, говорят, с нее еще Наполеон на пожар московский смотрел.

Когда они, придерживая крылья, в окружении каких-то телевизионщиков, поднялись сюда по тесным, и временами грязным степеням, тут оказался какой-то мусор, старые носилки, в камни было ввинчено что-то, похожее на ржавую подставку для турельного пулемета. Гоша объяснил – это киношники давным-давно ввернули, когда фильм про взятие Кремля в семнадцатом снимали. А потом не смотли вывернуть.

Потом стали готовиться. Дочь с Гошей остались на башенке, а вот жена ушла на Мавзолей. При этом одна из камер последовала за ней, все время помигивая глазком. Жену это утешала, она даже вести себя пыталась с несвойственный ей добродушием, когда камера работала. И увела сына. Тот хотел остаться, чтобы застегнуть ремешки, но Гоша сказал, будет лучше, если это сделает дочь. Он тоже ее все время выставлял вперед, наверное, пиарил, как теперь говорили.

Чулков разделся, оставшись в тренировочных и футболке. На ноги натянул легкие черные кроссовки, он и не знал, что такие легкие бывают, пока ему Гоша с дочерью не купили где-то за бешенные деньги, почти сто зелеными. Потом вделся в крылья. Ремешки, как и было договорено, затянула дочь.

Почему-то Федор был уверен, что все пройдет как надо, но волновался. Народу собралось слишком много, объяснил он себе. Люди запрудили Красную площадь, стояли на Васильевском спуске, у «России», на мосту через Москва-реку, а немного фигур виднелось даже на крыше Гума. В общем, не полететь Чулков никак не мог.

Он опробовал крылья. Толпа внизу зашумела, кое-где почему-то засвистели, наверное, в знак поддержки. И вдруг Чулкову стало ясно, что со временен полететь будет невозможно. Он так и сказал, пожалев, что сына рядом нет. Камеры, которые держали на плечах дюжие мужики без счета, впрочем, умело не вылезая вперед, зафиксировали каждое его слово, каждое, даже мельком, выражение лица.

Дочь дрогнула и спросила:

– Ну, сейчас-то можешь?

* * *

Оттолкнувшись от стены с зубчиками, Чулков сначала здорово «провалился» вниз, даже в ушах засвистело, руки в крыльях почему-то не захватили достаточное количество воздуха. Потом все-таки подмяли силу под крылья, остановили падение. На долгий, долгий миг Чулков почти завис на месте… Но останавливаться было нельзя, он мог снова упасть, и тогда до мавзолея уже не долетел бы.